СТРУКТУРНОЙ ЛИНГВИСТИКИ НЕКОТОРЫЕ ПОНЯТИЯ
В.Михалкович в книге Изобразительный язык средств массовой коммуникации на стр.52-54 пишет: Одним из главных понятий здесь является ДВОЙНОЕ ЧЛЕНЕНИЕ или, иначе, ДВОЙНАЯ АРТИКУЛЯЦИЯ, учение о которой развивал французский лингвист Андре Мартине (См.: Мартине А. Основы общей лингвистики. — В кн. Новое в лингвистике. М., 1963, вып. 3).
Любой факт действительности, пишет Мартине, передается в речи определенным количеством слов, как бы разбивается, членится. Это и есть первая артикуляция. Скажем, акт пешего хождения можно выразить фразой "я иду". Единый целостный акт членится здесь на два слова; для лингвиста даже на три "МОНЕМЫ" (или МОРФЕМЫ), поскольку -у вносит в высказывание самостоятельное значение: показывает, что движение совершается в настоящее время и происходит в одиночестве. Каждая из единиц первого членения — слово (МОНЕМА, МОРФЕМА) — обладает самостоятельным значением.
Слово состоит из звуков. Они, по Мартине, суть единицы второго членения. Звук, взятый сам по себе, как таковой, не обладает значением. В слове "кот", обозначающем реальное животное, три звука (ФОНЕМЫ); слово это указывает на объект, который им обозначается. Реальный объект является значением слова: но в каждой из трех ФОНЕМ, составляющих слово, не заключена треть общего значения. И все же звук влияет на значимость слова — отличает его от иной МОРФЕМЫ. Стоит заменить в слове "кот", скажем, "т" на "д", как возникнет другое слово: в нашем случае — "код", любимое понятие структурализма. Ту же операцию можно проделать со всеми звуками — превратив "кота" в "кита" или в "лот". Следовательно, хотя единицы второго членения не являются значимыми, однако они выполняют смысло-различительные функции.
Число единиц первого членения — слов, МОРФЕМ — чрезвычайно велико в языке — сотни тысяч. Но в основе этой необозримости лежит ограниченный набор звуков. Оттого язык напоминает пирамиду, повернутую острием вниз, предельно сужающуюся к основанию. Образуется прочная и логичная языковая система. Слова ощущаются закономерно связанными между собой — через ограниченный набор единиц, из которых сложены.
Слова соотносятся между собой не только фонетически, но и семантически. Из близких или контрастирующих по значениям слов складываются смысловые общности — ПАРАДИГМЫ, например, "сегодня", "вчера", "завтра", "послезавтра", "в скором времени", "давно" и т.д. Понятия здесь закономерно связаны, поскольку соотносятся с одним и тем же "пунктом" — временем высказывания, располагаясь на разных "расстояниях" от него.
Человек, говорящий на данном языке, держит смысловые общности в памяти. Может быть, не столь уж строго они разграничены и расклассифицированы в уме, однако ощущаются говорящим. Наличие ПАРАДИГМ весьма существенно. Слово, будучи выбранным для высказывания, воспринимается на фоне других, входящих в ту же ПАРАДИГМУ. Оттого выбор придает дополнительные значения высказыванию. Если в какой-либо фразе вместо слова "лицо" употреблены его синонимы — "лик", "физиономия" и т.д., использование их определенным образом характеризуют и фразу, и говорящего. Данная характеристика и оказывается дополнительным значением.
Современная семиотика не всегда пользуется понятием "смысл", как его определял Фрёге, чаще говорит о "КОННОТАЦИИ" или "КОННОТАТИВНОМ ЗНАЧЕНИИ", имея в виду то же самое — содержательность, сотворенную в речевой деятельности. КОННОТАТИВНЫЕ ЗНАЧЕНИЯ складываются в комбинациях, цепочках слов (в СИНТАГМАХ). По определению, "СИНТАГМА… есть комбинация знаков, предполагающая протяженность; эта протяженность линейна и необратима: два звука не могут быть произнесены в один и тот же момент". В СИНТАГМЕ "значимость каждого элемента возникает как результат его ОППОЗИЦИИ к элементам предшествующим и последующим" (Барт Р. Основы семиологии. — В кн. : Структурализм: "за" и "против". М., 1975, с. 139), т.е. рождается взаимодействием между компонентами СИНТАГМЫ. Поскольку каждый из элементов имеет свое первичное, словарное значение, то КОННОТАЦИИ, возникающие в цепочках, являются значениями второй ступени и будто надстраиваются над значениями первичными.
Еще одно понятие существенно будет для нас — КОД. Его суть можно, вслед за Умберто Эко, выразить в конкретном примере (См. кн.: Eco U. Pejzaz semiotyczny. W-wa, 1972 (пер. с ит. яз.). Предположим, имеется искусственный водоем, уровень воды в котором нестабилен, подвижен. Достигнув определенной высоты, вода может перелиться через берега, затопить окрестности; этот уровень опасен. Предположим также, что имеется устройство, замеряющее высоту воды. Однако на контрольный пульт устройство подает не все результаты замеров, а функционирует следующим образом: когда уровень низок, на пульте горит зеленая лампочка; вода поднимается до опасной черты — зажигается желтая; и, наконец, когда превышен допустимый уровень, вспыхивает красная. Сигналы эти и образуют собой КОД. Он характеризуется двумя существенными чертами. Во-первых, КОД ограничивает набор возможных сообщений до некоторого разумного и удобного в пользовании количества (в представленном примере возможные показатели уровней охвачены, "покрыты" всеми тремя сигналами). Во-вторых, сигналы КОДА известны всем, кто им пользуется, и признаны, приняты на вооружение (в примере Эко — за пульт не может сесть оператор, которому неизвестны сигналы). Иначе говоря, пользующиеся КОДОМ умеют оперировать его сигналами.
Обе конститутивные черты КОДА присущи и языку как таковому. В языке целому классу единичных, индивидуализированных предметов дается общее название: например, все возможные яблоки обозначаются понятием "яблоко". Тем самым множественность эмпирических объектов, как и в КОДЕ, охватывается, "покрывается" единственным знаком. Вместе с тем язык есть, по словам Соссюра, словарь, тождественные экземпляры которого находятся в распоряжении людей (глубочайшая ошибка! "Экземпляры" эти вовсе не тождественны у, скажем, крестьянина и лингвиста. Об этом в Лекции №4 — А.А.). Знаки словесного КОДА приняты, утверждены массой тех, кто языком пользуется.
Словесный язык есть КОД КОДОВ, поскольку покрывает все аспекты реальности (и это неверно! Хотя бы по отношению к визуальным знаковым системам, не говоря о музыке — А.А.). Каждому из этих аспектов присущи свои знаки, которыми охватывается, исчерпывается совокупность фактов, здесь возможных. Обозначения, относящиеся к этим "участкам", образуют ограниченные, частичные КОДЫ, входящие на правах компонентов во всеобщий КОД — в словесный язык (это и есть апофеоз СЕМИОЛОГИИ и главная ошибка семиологов по отношению к КИНОСЕМИОТИКЕ— А.А.).
Эко в своем примере использовал те же знаки, что и в дорожной системе сигнализации. И смысл в этом гипотетическом КОДЕ, приписанный сигналам, тот же. Тождество это позволяет понять, как соотносится термины "код" и "знаковая система". По своему содержанию они близки между собой и перекрывают друг друга. Но в понятии "знаковая система" сильней, активней подчеркивается ее систематичность — закономерность, логичность связи элементов. А понятие "КОД", напротив, больше акцентирует коммуникативность, ориентированность зна4ковой совокупности на общение и обеспечение общения (И это глубоко неверно: КОД есть ключ к расшифровке ЗНАКОВОЙ СИСТЕМЫ, эти понятия не перекрывают друг друга, у них совершенно разные задачи: КОД обслуживает ЗНАКОВУЮ СИСТЕМУ, а ЗНАКОВАЯ СИСТЕМА обслуживает информативную коммуникацию живых организмов — А.А.).